Океан - Страница 21

Хитро подмаргивает поднявшей голову Мариетт.

Аббат. Ты что болтаешь, рожа?

Хорре. Вот оно и идет, Нони, налаживается понемногу! Только куда мы его зарыли, бочонок-то? Ты не помнишь, Нони – я что-то позабыл. Это, говорят, от джину: память, говорят, слабеет от джину, добрые люди. Пьяница я, это верно.

Аббат. Если ты не сочиняешь, то подавиться бы тебе твоим золотом, пес!

Хаггарт. Хорре!

Хорре. Есть.

Хаггарт. Завтра тебе дадут сто палок. Аббат! вели завтра дать ему сто палок!

Аббат. С наслаждением, сын мой, с наслаждением.

Движения рыбаков все также медленны и как будто вялы; но что-то новое прорывается – в усиленном пыхтении трубок, в легком дрожании загорелых морщинистых рук. Некоторые встали и как бы равнодушно смотрят в окно.

– Туман-то идет! – говорит один, глядя в окно. – Ты слышишь, что я говорю про туман?

– Пора бы и спать. Это я говорю – пора бы и спать!

Десфосо (осторожно). Оно не совсем так, аббат. Будто не совсем то ты говоришь, что надо, аббат? Вот они как будто по-другому… я ведь ничего не говорю такого, я вот только про них. Ты что говоришь, Фома?

Фома. Спать надо, говорю я. Разве это неправда, что пора спать?

Мариетт (тихо). Сядь, Гарт. Ты устал сегодня. Ты не отвечаешь?

Старый рыбак. В нашей стране, слыхал я, был такой обычай: за убитого платить пеню. Ты не слыхал ли,есфосо?

Чей-то голос: Филипп-то убит. Убит уже Филипп, слышишь, сосед? Кто будет кормить его мать?

– У меня и для своих мало! А туман-то все идет, сосед.

Десфосо. Ты слыхал ли, аббат, чтобы мы говорили: Гарт плохой человек, Гарт сорванец, городской штукарь? Нет, мы сказали: этого у нас никогда не бывало.

Решительный голос:

– Гарт хороший человек! Дикий Гарт хороший человек.

Десфосо. Ведь если покопать, аббат, так у нас крепкого баркаса, пожалуй, и не найдешь. На мой-то уж и смолы не хватает. Да и церковь – разве такая бывает хорошая церковь? Это не я говорю, а так оно выходит, с этим ничего не поделаешь, аббат.

Xаггарт. Ты слышишь, женщина?

Мариетт. Да, слышу.

Хаггарт. Отчего ты не плюнешь им в лицо?

Мариетт. Я не могу. Я люблю тебя, Хаггарт. Десять ли только заповедей у Бога? Нет, есть еще одна: я люблю тебя, Хаггарт.

Хаггарт. Какие печальные сны в вашей стране!

Аббат, вставая и подходя к рыбакам:

– Ну-ка, ну-ка. Ты что говоришь про церковь, старина? Ты что-то любопытное сказал про церковь, или я ослышался?

Быстро взглядывает на Мариетт и Хаггарта.

– Да и не одна церковь, аббат. У нас четыре старика: Легран, Штоффле, Пуассар, Корню, да семь старух… Разве я говорю, что мы не будем их кормить? Конечно, будем, но только сердись, не сердись, отец – а тяжело! Ты сам это знаешь, аббат, ноги-то у тебя стонут не от пляски.

– Я тоже старик! – шамкая, начинает старый Рикке, но вдруг гневно бросает шляпу на пол: – Да, старик. Не хочу больше, вот и все! Работал, а теперь не хочу. Вот и все! Не хочу!

Выходит, размахивая рукою. Все сочувственно провожают глазами его согнутую, жалкую стариковскую спину, белые косички волос. И снова смотрят на Десфосо, на его рот, откуда выходят ихние слова. Чей-то голос:

– Вот и Рикке не захотел.

Все тихо и напряженно смеются:

– Ну, и отошлем мы Гарта в город, а дальше что? – продолжает Десфосо, не глядя на Хаггарта. – Ну, и повесят его городские – а дальше что? А дальше то, что еще одного человека не будет, одного рыбака не будет, сына у тебя не станет, а у Мариетт мужа, а у мальчишки отца. Так разве это радость?

– Так, так! – одобрительно кивает аббат: – Ну и голова же у тебя, Десфосо!

Хаггарт. Ты их слушаешь, аббат?

Аббат. Да, я их слушаю, Хаггарт. Да и тебе не мешало бы их послушать. У дьявола гордости-то еще побольше твоей, а все-таки он только дьявол и больше ничего.

Десфосо подтверждает:

– Зачем гордость? Гордости не надо.

Оборачивается к Хаггарту – все еще не поднимая глаз; затем поднимает, спрашивает:

– Гарт! А больше никого тебе не надо убивать? Кроме Филиппа-то – тебе больше никого не хочется убивать?

– Нет.

– Значит, одного Филиппа, а больше никого. Вы слышали: одного Филиппа, а больше никого. А еще, Гарт, тебе не хочется отослать вот этого, Хорре? Нам бы хотелось. Кто его знает, но только люди говорят, что все это от него.

Голоса:

– От него. Отошли-ка его, Гарт! Там ему лучше будет.

Аббат скрепляет:

– Верно!

– Ну, вот и ты, поп! – говорит Хорре угрюмо. Хаггарт с легкой усмешкой смотрит на его сердитое взъерошенное лицо и соглашается:

– Немного хочется, пожалуй. Пусть уходит.

– Так вот, аббат, – говорит Десфосо, оборачиваясь, – мы значит и порешили по совести нашей, какая у нас есть: денежки взять. Так ли я говорю?

Одинокий голос за всех:

– Так.

Десфосо. Ну-ка, матрос, где денежки?

Хорре. Капитан?

Хаггарт. Отдай.

Хорре (грубо). Ну, так сперва мой нож и трубку отдайте! Кто у вас старший, ты? Так слушай: возьмите вы ломы и лопаты и ступайте к замку. Знаешь ту башню, что завалилась, проклятая? Так подойди ты…

Присаживается на корточки и корявым пальцем чертит на полу карту. Все, наклонившись, внимательно смотрят; один аббат угрюмо уставился в окно, за которым все еще сереет тяжелый морской туман. Хаггарт бурно шепчет: