– Я знаю и другое твое имя, Хаггарт. Я знаю и третье твое имя, которого ты сам не знаешь. Но едва ли стоит об этом говорить. Смотри лучше вот в эту черную глубину и расскажи мне о твоей жизни: правда ли, что она так радостна? Говорят, что ты всегда улыбаешься. Говорят, что ты самый смелый и красивый рыбак на всем побережье. И говорят еще, что ты очень любишь жену свою Мариетт.
– О, господин! – восклицает Хаггарт сдержанно: – Моя жизнь так печальна, что в самой этой черной глубине ты не нашел бы образа, подобного ей. О, господин! Так глубоки мои страдания, что в самой этой черной глубине ты не нашел бы места страшнее и глубже.
– О чем же печаль твоя и страдания твои, Хаггарт?
– О жизни, господин. Вот ваши благородные и печальные глаза смотрят туда же, куда и мои: в эту страшную темную даль. Скажите же мне: что движется там? Что покоится и ждет, безмолвствует и кричит, и поет, и жалуется своими голосами? О чем эти голоса, которые тревожат меня и наполняют душу мою призраками печали и ни о чем не говорят? И откуда эта ночь? И откуда моя печаль? И вы ли это вздыхаете, господин, или в ваш голос вплетается вздох океана? – я плохо начинаю слышать, о, господин мой, мой милый господин!
Печальный отвечает голос:
– Это я вздыхаю, Хаггарт. Это твоей печали отвечает моя великая печаль. Ты видишь ночью, как ночная птица, Хаггарт: так взгляни же на тонкие руки мои, одетые перстнями – не бледны ли они? И на лицо мое взгляни – не бледно ли оно? Не бледно ли оно – не бледно ли оно?.. О, Хаггарт, мой милый Хаггарт!
Безмолвно тоскуют. Плескается, ворочаясь, тяжелый океан, плюет и фыркает, сопит спокойно. Сегодня он спокоен и один – как всегда.
– Передай Хаггарту… – говорит печальный голос.
– Хорошо. Я передам Хаггарту.
– Передай Хаггарту, что я люблю его.
Молчанье – и тихо звучит бессильный и жалобный упрек:
– Коли бы не был так строг ваш голос, господин, я подумал бы, что вы смеетесь надо мною. Разве я не Хаггарт, что еще должен передавать что-то Хаггарту? Но нет: иной смысл я чувствую в ваших словах, и вы снова пугаете меня, господин. А когда боится Хаггарт, то это действительно страх. Хорошо: я передам Хаггарту все, что вы изволили сказать.
– Поправь мне плащ: мне холодно плечу. Но мне все кажется, что огонек этот гаснет. Маяк святого Креста – ты так назвал его, я не ошибаюсь?
– Да, так зовут его здесь.
– Ага! Так зовут его здесь.
Молчание.
– Мне надо уже идти? – спрашивает Хаггарт.
– Да, иди.
– А вы останетесь здесь?
– Я останусь здесь.
Хаггарт отступает на несколько шагов.
– Прощайте, господин.
– Прощай, Хаггарт.
Снова скрежещут камешки под осторожной стопою: не оглядываясь, взбирается Хаггарт на крутизну.
О какой великой печали говорит эта ночь?
– Твои руки в крови, Хаггарт. Кого ты убил, Хаггарт?
– Молчи, Хорре. Я убил того. Молчи и слушай – он сейчас начнет играть. Я уже стоял здесь и слушал, но вдруг так сжало сердце! – и я не мог уже оставаться один.
– Не мути мой разум, Нони, не искушай меня, я убегу отсюда. Ночью, когда я уже сплю, ты налетаешь на меня, как демон, хватаешь за шиворот, волочешь сюда – я ничего не понимаю. Скажи, мальчик, нужно спрятать труп?
– Да, да!
– Отчего же ты не бросил его в море?
– Тише! О чем ты болтаешь? Мне нечего бросать в море.
– Но руки твои в крови…
– Молчи, Хорре! Сейчас он начнет. Молчи и слушай, тебе я говорю: ты мне друг или нет, Хорре?
Тащит его ближе к темному окну церкви. Хорре бормочет:
– Какая темнота. Если ты поднял меня с постели для этой проклятой музыки…
– Да, да, для этой проклятой музыки.
– То ты напрасно нарушил мой честный сон. Я не хочу музыки, Нони!
– Так! Или мне было бегать по улице, стучать в окна и кричать: эй, кто там живой! Идите помогать Хаггарту, станьте с ним против пушек.
– Ты что-то путаешь, Нони! Выпей джину, мальчик. Какие пушки?
– Тише, матрос.
Оттаскивает его от окна.
– Ох, ты треплешь меня, как шквал.
– Тише! Он, кажется, посмотрел на нас в окно: что-то белое мелькнуло за стеклом. Ты можешь засмеяться, Хорре: если бы он вышел сейчас, я закричал бы, как женщина.
Тихо смеется.
– Ты про Дана так говоришь? Я ничего не понимаю, Нони.
– Но разве это Дан? Конечно, это не Дан, это кто-то другой. Дай мне руку, матросик.
– Я думаю, что ты просто хлебнул лишнего, Нони, как тогда – помнишь, в башне? И рука у тебя дрожит. Но только тогда игра была другая…
– Тсс!..
Хорре, понижая голос:
– Но рука твоя, действительно, в крови… Ой, ты ломаешь мне пальцы!
Хаггарт угрожающе:
– Если ты не замолчишь, собака, я сломаю тебе каждую кость! Я вытяну из тебя каждую жилу, если ты не замолчишь – собака!
Молчание. Тихо стонет, будто жалуется, далекий прибой – далеко ушло море от черной земли. И ночь безмолвна. Пришла неведомо откуда и стала над землею; стала над землею и молчит; молчит и ждет чего-то. И дикие туманы колыхнулись ей навстречу – дыхнуло море призраками, гонит на землю стадо безголовых покорных великанов. Туман идет.
– Почему он не зажигает огня? – хмуро, но уже покорно спрашивает Хорре.
– Ему не нужно огня.
– Может быть, в церкви никого уже и нет?
– Есть.
– Поднимается туман. Какая тишина! Пахнет чем-то нехорошим – как ты думаешь, Нони?