Океан - Страница 18

Чей-то голос в углу:

– По удару видно, что это не наш убил. У нас так не умеют бить. Он воткнул нож здесь, рванул сюда и почти отделил голову.

– Этого не сделаешь тупым ножом!

– Да. Этого не сделаешь и слабою рукою. Я раз видел в гавани убитого матроса: он был зарезан как раз так же.

Молчание.

– А где его мать? – спрашивает кто-то, кивая на занавеску.

– Ее отхаживает Селли. Селли взяла ее к себе.

Старый рыбак тихо спрашивает соседа:

– Тебе кто сказал?

– Меня разбудила Франсина. А тебе кто сказал, Марлэ?

– Кто-то постучал в окно.

– Кто постучал в окно?

– Не знаю.

Молчание.

– Как же ты не знаешь? Кто первый увидел?

– Кто-то проходил и увидел.

– Кому же у нас проходить? У нас некому проходить.

Рыбак с другого конца отзывается:

– У нас некому проходить. Расскажи-ка, Фома.

Фома вынимает трубку:

– Я сосед Филиппа, вот этого, – показывает на занавеску. – Да, да, вы все знаете, что я его сосед. А если кто не знает, то я опять-таки скажу, как на суде: я его сосед, вот тут рядом, – оборачивается к окну.

Входит пожилой рыбак и молча втискивается в ряд.

– Ну, что, Тибо? – спрашивает аббат, останавливаясь.

– А ничего.

– Не нашли Хаггарта?

– Нет. Такой туман, что они себя боятся потерять. Ходят и перекликаются, иные держатся за руки. И фонаря не видно в десяти шагах.

Аббат опускает голову и продолжает ходить. Старый рыбак говорит, ни к кому не обращаясь.

– Много теперь кораблей на море таращат глаза.

– Я шел как слепой, – говорит Тибо. – Слышно, как звонит святой Крест. Но он точно перебежал, звон доносится слева.

– Туман обманывает.

Старый Десфосо говорит:

– Этого у нас не было никогда! С тех пор, как Дюгамель багром разбил голову Жаку. Это было тридцать лет, сорок лет…

– Ты что говоришь, Десфосо? – останавливается аббат.

– Я говорю: с тех пор, как Дюгамель разбил голову Жаку…

– Да, да! – говорит аббат и снова ходит.

– Тогда еще Дюгамель сам бросился со скалы в море и разбился – вон когда это было. Сам так и бросился.

Мариетт вздрагивает и с ненавистью смотрит на говорящего. Молчание.

– Ты что рассказываешь, Фома?

Фома вынимает трубку:

– Больше ничего, как кто-то постучал ко мне в окно.

– Ты не знаешь, кто?

– Нет. Да и ты никогда, не узнаешь. Вот я и вышел, гляжу, а Филипп сидит у своей двери. Ну, я и не удивился: Филипп часто стал бродить по ночам с тех пор, как…

Нерешительно умолкает. Мариетт резко:

– С каких пор? Ты сказал: с тех пор?

Молчание. Отвечает Десфосо, прямо и тяжело:

– Как пришел твой Хаггарт. Рассказывай, Фома

– Я ему и говорю: ты зачем стучишь, Филипп? Тебе что-нибудь надо? А он молчит.

– А он молчит?

– А он молчит. Так если тебе ничего не надо, иди-ка ты лучше спать, дружище – говорю я. А он молчит. Глянул я, а горло у него и перехвачено.

Мариетт вздрагивает и с ненавистью смотрит на говорящего. Молчание. Входит новый рыбак, глядит за занавеску и молча втискивается в ряды. Слышны за дверью женские голоса; аббат останавливается.

– Эй, Лебон! Прогони женщин, – говорит он: – им тут нечего делать, скажи.

Лебон идет.

– Погоди, – останавливается аббат. – Спроси, как его мать, ее отхаживает Селли.

Десфосо говорит:

– Ты говоришь, прогнать женщин, аббат. А твоя дочь? – она здесь.

Аббат смотрит на Мариетт, и та говорит:

– Я отсюда не пойду.

Молчание. Аббат снова шагает; смотрит на привешенный кораблик и спрашивает:

– Это он делал?

Все смотрят на корабль.

– Он, – отвечает Десфосо. – Это он сделал, когда хотел плыть в Америку матросом. Тогда он все расспрашивал меня, как снастится трехмачтовый бриг.

Снова все смотрят на корабль, на его аккуратненькие паруса-лоскуточки. Входит Лебон.

– Не знаю, как тебе сказать, аббат. Женщины говорят, будто Хаггарта и его матроса ведут сюда. Женщины боятся.

Мариетт вздрагивает и переводит глаза на дверь; аббат останавливается:

– Ого, уже светает, туман синеет! – говорит один рыбак другому, но голос его срывается.

– Да. Отлив начался, – отвечает тот глухо.

Молчание – и в молчании звучат нестройные шаги идущих. Несколько молодых рыбаков с возбужденными лицами вводят связанного Хаггарта и за ним проталкивают Хорре, также связанного, Хаггарт спокоен; у матроса, как только его связали, появилось что-то свободно-хищное в движениях, в ухватке, в остроте бегающего взора.

Один из приведших Хаггарта тихо говорит аббату:

– Он был около церкви. Мы десять раз проходили мимо и не видели никого, пока он сам не позвал: вы не меня ищете? Такой туман, отец.

Аббат молча кивает головой и садится. Мариетт бледными губами улыбается мужу, но тот не смотрит на нее – так же, как и все, он удивленно уставился глазами на игрушечный кораблик.

– Здравствуй, Хаггарт, – говорит аббат.

– Здравствуй, отец.

– Это ты мне говоришь: отец?

– Тебе.

– Ты ошибся, Хаггарт. Я тебе не отец.

Рыбаки одобрительно переглядываются.

– Ну, тогда здравствуй, аббат, – с внезапным равнодушием говорит Хаггарт и снова с интересом рассматривает кораблик.